fbpx

GR EN FR DE ES CN
IL AL BG TR UA GE

Menu
Login

Граф Иоанн Каподистрия, президент Греции. Часть III

  • Автор  Теплов В.
  • Просмотров 1487
Граф Иоанн Каподистрия, президент Греции. Часть III

Тем временем в Греции борьба продолжалась. Желая выручить Афины, греки вступили с Решид-пашею в битву, окончившуюся их полным поражением; вина за то падает исключительно на лорда Кохрена, действовавшего с непростительною опрометчивостью.

Даже англичанин Гордон называет его план «безумным и по мысли, и по исполнению». Около тысячи лучших воинов погибло в этой битве, следствием которой было совершенное расстройство сухопутной греческой армии и капитуляция Афинского Акрополя в июне 1827 года.

После падения Акрополя дела инсургентов шли все хуже и хуже: временное правительство не пользовалось никаким уважением, военачальники враждовали друг с другом. Один Колокотрони еще боролся с всеобщею апатиею и упадком духа. Ибрагиму-паше оставалось только покорить остров Гидру, чтобы совершенно потушить восстание, и он деятельно к тому приготовлялся. Султан был уже уверен в окончательном успехе, но тут в дело вмешались Россия, Франция и Англия. 

Дипломатические сношения России с Турциею были уже восстановлены с тех пор, как Порта исполнила все русские требования, результатом чего явился Аккерманский договор 1826 года, после которого граф Рибопьер прибыл в Константинополь в качестве русского посланника.

Когда посланники тройственного союза предложили на основании трактата 6-го июля 1827 года Порте свое посредничество для прекращения борьбы с греками, Порта положительно отказалась признать за ними право вмешательства в ее распрю с мятежниками. Реис-эфенди (министр иностранных дел) не только не хотел выслушать содержание ноты по этому вопросу, но отказался даже принять ее из рук драгоманов, и те принуждены были просто оставить ее на софе.

Прошел месяц, и посланники обратились, согласно своим инструкциям, за ответом к Порте: «определенный, безусловный, окончательный, неизменный, вечный ответ султана, — объявил им реис-эфенди, — состоит в том, что никогда и ни от кого не примет он никакого предложения, касающегося греков».

В виду такого ответа адмиралы союзных эскадр получили приказание действовать.

Когда в начале сентября 1827 года французский и английский адмиралы, де-Риньи и Кодрингтон, появились пред Наваринскою бухтою, где был собран египетский флот из 84 судов с многочисленным экипажем, и увидели, что флот готовится к выступлению из гавани, чтобы идти против Гидры, адмиралы поспешили известить Ибрагима-пашу о заключении Лондонского трактата, предваряя, что они готовы прибегнуть к самым крайним средствам в случае, если он не откажется от своей экспедиции. Ибрагим обещал, что корабли его не тронутся с места до тех пор, пока он не получит инструкций, затребованных из Константинополя и Александрии. Узнав, между тем, о возобновившихся военных действиях греков и считая это нарушением обоюдно обязательного перемирия, Ибрагим-паша начал, в свою очередь, опустошать Мессению, истребляя ее жителей, сжигая города и села, вырубая фиговые и масличные деревья, поддерживавшие существование целого населения. По получении о том известия французская и английская эскадры, к которым присоединилась и русская, под начальством графа Гейдена, снова подступили к Наварину, вошли 8-го (20-го) октября 1827 года в самую бухту и под угрозой немедленной битвы предложили соединенному турецко-египетскому флоту, состоявшему из 65 военных судов, не считая военных транспортов, отступить к Александрии или к Дарданеллам. Из-за случайно сделанного турками ружейного выстрела по шлюбке с английского корабля «Darmouth» загорелся Наваринский бой, результатом которого было почти совершенное уничтожение мусульманских морских сил соединенными эскадрами России, Англии и Франции, состоявшими из девяти русских, двенадцати английских и семи французских судов. У мусульман уцелело лишь три судна.

Погода была в тот день прекрасная, море совершенно тихое. Бой начался в два часа. На корабле «Asia», под флагом адмирала Кодрингтона, был выброшен сигнал к сражению, оканчивавшийся словами Нельсона: «тот капитан не сделает ошибки, кто схватится борт о борт с неприятелем». И никогда, кажется, приказ не был выполнен с большим рвением и точностью.

Перевес в силах дал возможность турецкому флоту, расположившемуся полумесяцем, окаймить христианские фланги и стать, во многих случаях, в пропорции двух к одному, но дисциплина и готовность к взаимной помощи и поддержке быстро дали перевес христианам. Так, французский фрегат «Armide» выручил из опасности корабль английский; русский «Азов» отвлек на себя другого турка, грозившего пересилить англичанина.

Очевидцы описывают яркими красками картину уничтожения турецкого флота, а с ним и турецкого могущества. Мы, современники, можем только себе вообразить, что это был за бой, в котором втечение немногих часов около 75 судов было взорвано или потоплено, с потерею шести тысяч человек, тогда как у христиан выбыло из строя всего около 390 человек.

Получив известие о разгроме своего флота, Порта потребовала, чтобы державы отказались от всякого вмешательства в греческие дела и дали ей удовлетворение за обиду, нанесенную под Наварином. Посланники, в свою очередь, требовали от Порты перемирия и заключения соглашения на почве Лондонского трактата, угрожая в противном случае прервать дипломатические сношения и уехать из Константинополя. Султан стоял на своем, что не может допустить вмешательства христианских держав в его внутреннее дело, ни сделать каких либо дальнейших уступок. Вследствие такого коренного различие во взглядах французский, английский и русский посланники выехали 8-го декабря 1827 года из Константинополя.

Искренность и трогательное единодушие обеих западных держав были отлично иллюстрированы секретными письмами турецких сановников к Ибрагиму-паше, перехваченными греческими отрядами в начале января 1828 года. В письмах этих, между прочим, сообщалось, что посланники французский и английский, пред самым своим отъездом, желая показать свое расположение к Порте, объявили туркам, что они уезжают из Константинополя против своей воли, и что главною к тому причиною являются происки России. Посланники прибавили даже, что, не  смотря на все происшедшее, ни Англия ни Франция не объявят войны Турции.

Как мало надежд возлагала Россия, в смысле решения греческого вопроса, на совокупную дипломатическую деятельность трех заинтересованных держав, видно, между прочим, из депеши графа Нессельроде к командовавшему русскою эскадрою в Архипелаге графу Гейдену от 21-го марта 1828 года: «...прямо заинтересованная в пресечении кровавых и ужасных сцен, уже пять лет опустошающих Грецию, Россия приняла с истинным интересом предложения Великобритании, главною целью коих было умиротворение Востока. От этого согласия обоих кабинетов и от присоединения к ним кабинета его христианнейшего величества произошел Лондонский трактат, следовательно обязанность и право со стороны союзников — домогаться его исполнения. От этого дела, решение которого столь бесполезно было поручено переговорам, произошли и Наваринское сражение и отъезд представителей трех союзных держав из Константинополя».

В январе 1828 года Россия получила сведения об оскорбительном для ее достоинства манифесте, изданном Портою, в котором она приписывает греческое восстание ненависти России и призывает всех мусульман к джихаду, священной войне с неверными. Россия дала тогда знать в Лондон, что Турция своим образом действий превозмогла всякую меру ее долготерпения, что новые стеснения, которым подверглась русская морская торговля, изгнание русских подданных из Константинополя, умышленное возбуждение против них фанатизма мусульман, наконец явное нарушение Аккерманского договора, — все это не оставляло императору Николаю другого выхода, как оружием защищать интересы своей державы и силою добиться достаточных гарантий для христианских народностей, находящихся под его покровительством. Герцог Веллингтон не противился таким намерениям России, а Франция лишь выговорила себе право двинуть свой экспедиционный корпус в Морею, с целью вытеснить оттуда Ибрагима-пашу. Уполномоченные России, Англии и Франции должны были отправиться в Корфу и вступить оттуда в непосредственные сношения с президентом, графом Каподистрией, касательно всех вопросов будущего устройства Греции.

На султанский манифест Россия ответила манифестом 14-го (26-го) апреля 1828 года, перечислявшим нарушения Портою существовавших трактатов, притеснения русских подданных, неистовства по отношению к христианским ее подданным. Манифест заканчивался словами: «поставленная таким образом в положение, в котором честь и причиняемый интересам ее ущерб не позволяют ей оставаться долее, Россия объявляет войну Оттоманской Порте».

Весь греческий народ с нетерпением ожидал прибытия графа Каподистрии, всем был известен его пламенный патриотизм и его искусство. В глазах всех он представлялся необходимым посредствующим звеном между Грециею и Европою, единственным человеком, который в силах будет обуздать анархию. В числе отъявленных противников графа Каподистрии была лишь партия старшин (коджа-баши), которые при владычестве турок организовали свою олигархию, изрядно притеснявшую народ. Они отдавали явное предпочтение системе раздробления Греции на мелкие составные части и недружелюбно относились ко всякой попытке создать сильную центральную власть.

Помирив Гриваса и Колокотрони, открыто действовавших друг против друга близ Навплии, граф Каподистрии 12-го января 1828 года прибыл в Эгину при громе залпов русских, греческих и английских судов, при восторженных кликах собравшегося тут многотысячного народа. Толпа, желавшая присутствовать при церемонии принесения присяги, была так велика, что митрополит решился совершить эту церемонию под открытым небом, пред алтарем, воздвигнутым нарочно для того близ кафедрального собора, выходящего на довольно обширную площадь. После торжественного пения «Тебе Бога хвалим», заключившего благодарственное молебствие о здравии и благоденствии трех союзных покровителей Греции, президент произнес присягу в присутствии духовенства и народа, с большим доверием взиравшего теперь на будущее.

Вначале новому президенту Греции негде было преклонить головы, и он поместился в полуразвалившейся хижине, исправленной им на свой собственный счет. Состояние государства, которым он был призван управлять, было в высшей степени печально. Казна была пуста. Подати не поступали вовсе, земледелие и торговля были заброшены; страна, пройденная турками и египтянами огнем и мечом, с выжженными лесами и не вспаханными полями, представляла из себя скорее пустыню и была покрыта дымящимися развалинами, среди которых блуждало в лохмотьях уцелевшее от врага население, бесприютное и голодное, не владевшее ни пядью земли. Начальники же отрядов и вообще все успевшие подняться над другими враждовали между собою и к ужасам мусульманского нашествия прибавляли бедствия междоусобий.

Прежде всего, дабы утишить внутренние раздоры, граф Каподистрия составил свое министерство из представителей различных партий; в состав его вошли: Маврокордато, Трикупи, Ипсиланти, Колокотрони, Кундуриотти, Колетти. Затем он создал панэллинион, совет, составленный из 27 членов, именитых людей различных областей Греции, которые должны были своею опытностью и знанием местных условий помогать исполнительной власти и способствовать к уничтожению духа обособленности, замечавшегося в каждом уголке Греции и который мог бы пагубно отразиться на существовании всего государственного организма. Он оставил также на службе всех иностранцев, без различие национальности, стараясь лишь извлечь из них возможную пользу для Греции. Чтобы оградить народ от произвола старшин, повсюду были устроены демогеронтии (думы). Две заботы поглощали попреимуществу внимание нового президента: устройство сельского населения и воспитание подростающего поколения, так как тысячи детей, событиями последних лет приученные лишь к бродяжничеству, не чувствовавшие над собою никакой нравственной узды, могли в будущем дать лишь одни опасные для общества элементы. Тогда же были затрачены значительные суммы на то, чтобы помочь поселянам обстроиться и начать обработку земли; дабы ознакомить их с лучшими способами культуры, была открыта в Тиринфе образцовая ферма. Участь безземельных семейств была обеспечена отводом им установленных наделов. По отношению к детям в Эгине открывается приют на 700 сирот с ремесленною школою; повсюду государство поддерживает всех, кто занимается преподаванием или открывает школы.

При принятии власти в свои руки, президент нашел народную церковь в самом плачевном состоянии. Одною из первых его забот было учредить временный духовный совет, который должен был озаботиться как устройством греческой церкви, так и улучшением быта самого духовенства. Для подготовления достойных пастырей была открыта семинария в Поросе. Не смотря на скудость средств государственного казначейства, за четырехлетнее управление графом Каподистрией Грециею было восстановлено большое число разграбленных и на половину разрушенных церквей.

Как наследие еще не оконченной продолжительной войны и почти всеобщего разорения, внутренность страны кишела разбойничьими шайками, и окрестные моря были наполнены пиратами; большинство моряков, отличившихся в предыдущие годы в настоящей войне, не брезгали пиратством, грабя с одинаковым беспристрастием встречающиеся им суда как неприятельские, так и принадлежащие нациям Дружественным или нейтральным 11. Искусно принятыми мерами графу Каподистрии удалось не более как в шесть месяцев искоренить и разбойничество и пиратство.

Организация военных сил причиняла президенту много забот и огорчений; в греческой армии было слишком много  генералов и офицеров, которым нужно было давать жалованье. Служившие в войсках иностранцы выставляли на вид свои прежние заслуги и требовали себе соответствующего жалованья и видных мест. Чтобы удовлетворить всем подобным требованиям, нужно было бы иметь громадные материальные средства, тогда как в действительности государственный сундук не блистал золотом. Доходы разоренной страны еле составляли пять миллионов франков в год, субсидии же, которые давались Россиею и Франциею, никогда не превышали пятисот тысяч франков в месяц, да в добавок высылались они крайне не аккуратно. Президенту необходимо было считаться с этими условиями и лишь постепенно улучшать или заново устроивать разные отрасли государственного управления.

Как только 31-го января 1828 года в Греции организовалось надлежащее правительство, Россия, Франция и Англия акредитовали при нем своих представителей. Турки, запершиеся в крепостях Наварина и Модона, Корона и Патраса, не решались уже более делать никаких вылазок и начинали страдать от голода, так как союзные эскадры перехватывали все подвозимые запасы. Необходимо было избавиться лишь от египетских войск. Для этого державы решили прибегнуть к средству, уже заранее выговоренному себе Францией, и 31-го июля 1828 года князь Ливен, наш посол в Лондоне, писал начальнику русской эскадры графу Гейдену: «...так как морская блокада не заставила до сих пор еще египетские войска очистить Пелопонез... то лондонская конференция решила установить блокаду и с сухого пути, а поэтому в Грецию будет отправлен отряд войск... решено, что Франция одна примет на себя эту экспедицию, действуя от имени трех держав».

Не получив ни подкреплений, ни необходимых припасов, Ибрагим-паша был в тяжелом положении. Когда же прибыл французский экспедиционный корпус, бывший под начальством графа Демезона и состоявший из 14 000 человек пехоты и 1 500 конницы, Ибрагим-паша подписал конвенцию, по которой он обязывался очистить пределы Греции. С уходом его крепости, защищавшиеся турками, сдались одна за другою грекам.

Англии хотелось устроить греческие дела во что бы то ни стало ранее конца шедшей тогда русско-турецкой войны. По соглашению Англии с Франциею, обе державы эти послали в ноябре 1828 года своих посланников в Константинополь для возобновления сношений с Портою и для объявления, что союзные державы берут под свое непосредственное покровительство Морею и Циклады. Как то ни было неприятно России, тем не менее, не желая отстраняться от союза с западными державами, русское правительство согласилось приступить к переговорам,  поставив лишь непременным условием, чтобы предварительно определено было будущее устройство Греции, границы ее и отношения к султану. Для обсуждения этих вопросов и собралась в Лондоне конференция.

Занятая войною, Россия не переставала изыскивать средства, чтобы образовать из Греции не вассальное владение султана, как то постоянно имели в виду западные державы, а государство самостоятельное, достаточно сильное и навсегда нейтральное. В этом отношении любопытны инструкции, данные графом Нессельроде в августе 1828 года послу нашему в Париже и которыми поручается ему: «поговорить конфиденциально с де-ла-Ферроне и убедить его принять наши предложения касательно увеличения греческой территории, присоединения к ней островов, а также... образа будущего правления Греции и выгод, которыми она будет пользоваться по своей независимости и по применению к ней монархических форм, наконец касательно очевидной необходимости образовать в Греции государство, могущее держаться своими собственными силами, разве только захотят сделать из этой страны вечный предлог раздоров и войн с Турциею. Если де-ла-Ферроне разделяет наши виды, нет сомнения, что будет весьма легко заставить и Англию принять их».

Западные державы, однако, оказались не сговорчивыми относительно предложений, шедших от России, и конференция постановила, что Греция должна признать верховное владычество султана и выплачивать ему ежегодную дань в полтора миллиона пиастров. Порта не имеет отныне права вмешиваться во внутреннее управление Греции. Границею государства будет линия, проведенная от залива Воло до Артского залива. Избрание правителя Греции и определение его будущего титула предоставляется взаимному соглашению кабинетов. Решения эти были внесены в протокол, подписанный уполномоченными России, Англии и Франции 10 (22) марта 1829 года.

Победы русского оружия привели к Адрианопольскому миру 2-го сентября 1829 года, одно из главных постановлений которого, статья 10-я, состояло в том, что султан должен признать без отлагательства решения трех держав о будущей судьбе Греции. Так как для более прочного решения вопроса Россия настаивала на том, чтобы Греция была признана независимым государством, то Англия согласилась на это, но лишь под условием изменения постановленных протоколом 10-го марта границ, а именно, чтобы султану была уступлена вся Акарнания и значительная часть Этолии. Изменение это, глубоко оскорбившее греков, утверждено было союзниками единственно в угоду английскому правительству, которое опасалось тревожного соседства для Ионических островов. Последние решения держав касательно будущего устройства Греции были внесены в протокол 3-го февраля (н. с.) 1830 года, а в мае месяце того же года султан ответил, что он безусловно признает все постановления лондонской конференции и держав и вообще все их решения касательно границ и территории нового Греческого королевства, что он признает государя, который державами будет избран и посажен на греческий престол, и что, наконец, будущие отношения Турции к Греции будут основаны лишь на чувстве дружбы и доброго соседства.

Таким образом, лишь благодаря русским победам, в конец сокрушившим военное сопротивление Турции, появилось в Европе новое единоверное нам королевство.

Греки оказались, однако, недовольными добытыми результатами и протестовали против предположенных последним протоколом границ, заявляя, что они имеют неотъемлемое право сами распоряжаться своею будущею судьбою. Враги графа Каподистрии желали воспользоваться этим обстоятельством, чтобы поколебать его положение. Тогда он созвал в Аргосе национальное собрание, причем правительство сделало все, чтобы обеспечить за избирателями полную свободу выбора. Надежды врагов президента, рассчитывавших поставить его в безысходное положение, не оправдались, и подавляющее большинство депутатов выразило правительству неограниченное доверие и облекло президента самыми обширными полномочиями.

Прочно укрепив свою власть и очистив страну от турок, граф Каподистрия с новым жаром принялся за устройство вновь образованного государства. Он организовал судебную часть, ввел в армию деление на батальоны, учредил военную школу эвельпидов, неусыпно продолжал заботиться об открытии повсюду первоначальных школ, открыл в Эгине музей древностей, выстроил по новым планам многие города, дотоле совершенно разрушенные, перенес столицу в Навплию, почти во всех городах возвел здания под помещение правительственных учреждений и такие же здания для помещения судебных мест, выстроил в Поросе арсенал и разные сооружения, необходимые для флота, а в Навплии, Аргосе, Коринфе, Патрасе и Лепанте — обширные казармы. Президент Греции также приложил все усилия, дабы внушить доверие к основанному тогда же национальному банку, начал чеканить монету — серебряную феникс (стоимостью около полутора рублей) и медную, стоимостью в 10, 5 и 1 обол (один обол — ¼ копейки), словом не было отрасли народного развития, которая не привлекла бы к себе внимания графа Каподистрии.

Когда речь зашла, кому именно из иностранных принцев предоставить вновь созданный престол, граф Каподистрия не  переставал доказывать, что было бы не только справедливо, но даже необходимо осведомиться предварительно у самого греческого народа насчет выбора будущего своего государя. Когда же державы доверительно запросили его собственного мнения, то, как на желательных кандидатов, он указал на принца Леопольда Кобургского, герцога Бернгарта Саксен-Веймарского и, в особенности, на принца Фридриха Оранского, второго сына короля голландского, своими прекрасными качествами заслужившего всеобщее уважение как в своем отечестве, так и вообще в Германии. В этом отношении характеристично письмо графа Каподистрии к Колокотрони, от 27-го января 1830 года: «я принял власть, вверенную мне народом, вовсе не для самой власти, но чтобы содействовать возрождению и независимости избравшего меня народа. Если союзные государи полагают, что возрождение это и независимость могут быть упрочены только иностранным принцем, который будет назначен наследственным государем Греции, я первый признаю этого государя законным образом, то есть, когда народ выскажет по этому предмету свое решение». В словах этих, конечно, сквозит досада на то, что считают необходимым прибегнуть к иностранному принцу, тогда как народное собрание могло бы высказаться за сохранение существовавшего порядка с графом Каподистрией во главе управления. Но едва ли досада эта была вызвана личным честолюбием графа. Судя по всем предшествовавшим и последующим его действиям, скорее следует допустить, что, начертывая вышеприведенные слова, он прислушивался к голосу своего патриотизма, заставлявшего его сомневаться в том, сможет ли чуждый народу, иноверный принц справиться, при тогдашних обстоятельствах, к благу народа с тяжелою задачею, выпадавшею на долю нового греческого государя, и внушившего ему мысль, что, быть может, было бы полезнее сохранить прежний порядок до тех пор, пока молодое государство не окрепнет и не станет твердо на свои собственные ноги.

Во всех письмах графа Каподистрии видны упреки в том, что лондонская конференция предписывает Греции условия, на которых должно последовать ее освобождение, вместо того, чтобы предоставить самим грекам принять их в законных формах, — упреки в том, что державы решительно не желают знать обо всем этом мнения самого греческого народа.

Для большого уяснения, как относился к своей собственной роли граф Каподистрия, не лишне привести подлинные его слова в письме к тогдашнему руководителю английской политики, лорду Пальмерстону: «...прежде принятия на себя временного управления Грециею, я объявил союзным дворам и говорил посланникам, собравшимся на конференцию в Поросе, то же, что впоследствии повторил их резидентам, именно: чтобы сделать Грецию свободным и независимым государством, необходимо дать ей государя, и я был бы счастлив, если бы мне удалось подготовить путь к исполнению этой спасительной меры» 12.

Конечно, будь на месте графа Каподистрии другой человек, то, согласно отзыву лиц, по своему положению призванных знать истину, он при тогдашних обстоятельствах очень легко мог бы возбудить народное движение против установления в стране чужеземной династии, обнародовать торжественный по этому поводу протест и вызвать открытое сопротивление, с которым Европе было бы трудно справиться.

Следовательно, тем более чести графу Каподистрии, что он не увлекся такими соображениями и из-за личного честолюбия не захотел ставить на карту будущность своего отечества.

Как бы то ни было, выбор трех держав-покровительниц остановился на принце Леопольде Саксен-Кобургском, впоследствии бывшем королем бельгийцев. Избранник этот, изъявивший, хотя и условно, свое согласие принять греческую корону, немедленно обратился к графу Каподистрии, высказывая желание, чтобы он продолжал попрежнему управлять страною и стал бы ему советником и руководителем по прибытии принца в Грецию.

В ответ на это письмо президент умоляет принца Леопольда прибыть как можно скорее в свое новое отечество и шлет ему конфиденциальное письмо, которое может служить лучшею исповедью политических убеждений графа Каподистрии, так злонамеренно оклеветанного некоторыми западными публицистами, приписавшими ему неумеренное личное честолюбие и, как следствие того, двоедушную роль по отношению к ставленнику Европы. В прочувствованных выражениях упрашивает он принца приехать и разделить горести греческого народа, удрученного предполагаемым разграничением, и просить сообщить ему, примет ли принц религию страны, будет ли управлять народом на основании законных форм, в составлении которых Греция должна принять участие, и, наконец, подтверждает ли он указы Аргосского народного собрания, гарантирующие законные интересы граждан всех сословий, принесших огромные жертвы во время войны.

Лично против принца Леопольда граф Каподистрия и не мог ничего иметь, так как издавна находился с ним в наилучших отношениях, но в виду того, что вопрос шел о будущности Греции, он считал безусловно необходимым определить для будущего государя и права греческого народа, и нужды самой страны, для чего он настаивал пред принцем, дабы державы ссудили Греции 60 милионов франков, необходимых для  покрытия уже сделанных расходов и для того, чтобы поднять в стране земледелие и торговлю.

Принц Леопольд не даром считался образцом благоразумия и недаром согласился принять корону лишь на известных условиях: он хорошо понимал всю трудность предстоявшей ему задачи, а также невозможность править царством при отсутствии денежных средств, не говоря уже о том, что поддержание обаяния королевского титула требовало значительных затрат, которые при пустоте государственной казны были возможны лишь для принцев с огромным личным состоянием, готовых отдать это последнее на пользу новой их отчизны.

Взвесив все эти обстоятельства, принц Леопольд заявил, что он берет назад свое первоначальное согласие. Первою и главнейшею причиною, заставившею его отвергнуть предложенный престол, было нежелание держав согласиться на его просьбу гарантировать для Греции заем в 60 миллионов франков. Кроме того, он требовал присоединения к Греции Крита и Самоса и расширения сухопутных границ. Получив положительный отказ по этим двум вопросам, он предпочел сложить с себя звание, которым он был облечен по выбору трех держав.

Часть I Часть II Часть III Часть IV Часть V / Часть VI

 

Комментарии

10. Император Николай и иностранные дворы, Татищева, XVIII.

11. La Gréce et ses insurrections, par Texier, 52.

12. Граф Каподистрия к лорду Пальмерстону, 9-го июня 1831 года.

Текст воспроизведен по изданию: Граф Иоанн Каподистия, президент Греции // Исторический вестник, № 8. 1893

© OCR - Strori. 2020
© Исторический вестник. 1893

Читайте Афинские новости в Google News (нажать 'Подписаться')

Поделиться ссылкой:

О том, как поделиться
В связи с массовыми нарушениями правил, все комментарии премодерируются.
Последнее изменениеЧетверг, 06 мая 2021 22:18
Комментарии для сайта Cackle
Наверх

Новости по Email

Не пропусти другие интересные статьи, подпишись:

Я согласен с Политика конфиденциальности

Новостные ленты

Партнеры сайта