„Время собирать камни...“ ( рассказ )

Муж вчера опять придирался ко всему, кричал, скандалил. Работать не желает. У него видете ли творческий застой. Непризнанный художник. Какие-то разноцветные квадраты малюет. „ Меня, – разглагольствовал он, - потомки оценят! „ Ну, хоть бы сколько-нибудь денег принес в дом...
Дочка мечтает об Англии. Весь класс едет. Где бы тысячу евро перехватить? Банк нипочем кредит не даст. Она и так счет за прошлый месяц перетянула на триста с лишним. Девченке тряпки модные нужны. Хайди понимает, что перешиваниями и латаниями стареньких вещей она не может больше удержать от соблазнов ее тринадцатилетнюю девченку.
Сынишке новую компьютерную программу нужно купить, говорит, что у всех уже есть, он единственный в классе, кто не приобрел. Учитель его уже несколько раз спрашивал.
Как свести концы с концами? И в фирме платят мало. Ее мать, как может, помогает: то что-нибудь вкусненькое принесет ребятишкам, а то сто евро подкинет. А что на них купишь? За неделю на продукты около двухсот уходит. Но она и этому рада. После денежной реформы и перехода на евро все стремительно подорожало.
Хайди уже и так и сяк выкручивается. Только на своем желудке может экономить. Под ложечкой сосет. С пяти утра на ногах. Машина опять барахлит, нужно срочно в ремонт. Иначе техосмотр не пройдет. Что-то с тормозами не в порядке. И масло необходимо поменять. Как минимум в мастерской запросят около семисот. Ни продать это старье, ни новую купить. Где взять денег? Может быть, продержится еще пару месяцев? А если нет, как добираться? До Филлингена не легко доехать. Городок на юге Германии будто зимней шапкой завис высоко в горах. Перепады давления ощущаются сразу же, как только на машине поднимаешься по крутым асфальтированным узким дорогам, так, что уши закладывает. Воздух – изумительно чистый, из-за огромного колличества елей дышится легко. Шварцвальд - в Баден Вюртемберг – живописнейшее место. Многие охотно едут сюда весной на лыжах с гор покататься, набраться сил, отдохнуть. Но Хайди – не до этого. У нее - свои заботы. Прямого сообщения из пригорода Фрайбурга нет. Придется на электричке - с двумя пересадками добираться, а затем – автобус ждать. Лучше об этом не думать. Прошлой осенью каждый день три часа на дорогу тратила, детей почти не видела.
Она докурила сигарету, прижала и погасила окурок в пепельнице, вышла из курилки, поднялась стремительно по лестнице наверх в кафе-столовую. Шеф расщедрился... Можно бесплатно пить кофе. запах см. благовоние, запах, качество дорогого напитка сладко щекотал ее нос. Хайди радостно зажмурилась. Это как запах детства: ощущение достатка и легкомысленности, защищенности, теплоты и нежности родного дома. ( Себе она покупает дешевый кофе.)
Она взяла большую керамическую кружку из встроенного в стену металлического шкафа, поставила в закругленное отверстие, специально отведенное для посуды в электрическом кофейнике, нажала на плоскую, в форме пуговицы, кнопку. Аппарат весело застрекотал, как кузнечик и наполнил сосуд до краев желанным горячим напитком, довольная от ощущения сопричастности к зыбкому миру возможностей ее фирмы, Хайди направилась с кружкой кофе обратно в их комнату.
Женщины сосредоточенно работали за компьютерами. До двенадцати необходимо выполнить задание. Время поджимало. Было не до разговоров или шуток. Каждая за себя. Пауз не полагалось. Любой промах в работе означал вынужденный простой, а значит, срыв сроков сдачи смены. Пока она отсутствовала, начальница отдела нашла и поправила ошибку. Хайди сухо поблагодарила за помощь, отхлебнула из кружки горячий кофе. От него поднимался легкий бархатный дымок к компьютеру. В комнате было холодно, двенадцать градусов тепла, шеф экономил на отоплении. Она попробовала было пошутить на эту тему, но сразу же осеклась, никто даже не посмотрел в ее сторону. Хайди тряхнула коротко остриженными седеющими волосами, будто прогнала досаду, и продолжила прилежно набирать цифры на серой пластиковой клавиатуре, изредка бросая взгляд на нее и пристально сосредоточив внимание на мониторе.
Время казалось сжалось и давило, давило. Осталось только два часа до сдачи смены. Круглые настенные часы скрипели, как одержимые, едва поспевая за черными спицеобразными стрелками.
II
Отчаянные мысли проносились в ее голове. Дочь вчера утром хлопнула громко дверью перед носом и заявила, что уйдет жить к родителям мужа Хайди. Сначала накинулась на нее с кухонным ножом, грозилась убить, она еле спаслась, закрывшись в ванной комнате на ключ. И чего злится ? Нельзя слово сказать. Выше ее вытянулась на голову. В комнате - беспорядок. Целыми днями по телевизору смотрит жуткие фильмы или видики-боевики: стрельба, ругань, кровь. Хоть бы в чем-нибудь помогла. К гимназии равнодушна стала. Музыкальную школу забросила. Зачем, спрашивается, ей пианино купила, целый год собирала деньги. Хайди с ней и по-хорошему, и по-плохому, ничего не помогает. Из милой славной девченки превратилась в жесткую колючку.
Она понимала, что упустила дочь. Но не было уже сил ни на что. Муж целыми днями находился дома. Хоть бы он помог, вместо помощи – только попойки и бабы на уме.
И тоже ничего не скажи. Творческое начало его ущемляется. Ушел бы что ли со своим началом, может быть, социальное учреждение стало доплачивать на детей. А так – и его корми.
В кредит приобретенную ее матерью им квартиру Хайди уже почти оплатила, мать их поддерживала и материально, как могла, но у нее – своя семья, ей – тоже не легко. И хотя уже – шестьдесят пять, а работает, чтобы помочь дочери ребятишек на ноги поставить.
Новый год Петра – ее девочка - все время проводила у родителей мужа. Приходила от туда, как чужая, задаренная новыми тряпками из дорогих элитных магазинов и вкусностями, которые Хайди даже поближе посмотреть не решалась, карманными
деньгами, почти как ее месячная зарплата. Где уж дотянуться до богатых родственников? Да, и свекровь не работает, может больше ее девочке времени уделить. А что хорошего видит Петра от Хайди? Вечно ей некогда. Нужно все успеть: продукты закупить, приготовить поесть, постирать , погладить, утром детей в школу отвезти. Голову к подушке приложит и рада, что можно от всего отключиться, обо всем забыть, не думать до утра. На работе – издевки, мобинг. Дома – к почтовому ящику страшно подойти : одни счета.
Петра, приходя от родителей мужа Хайди, восторженно рассказывала, как они с бабулей вместе в парикмахерскую ходили, маникюр делали, прически. А она забыла, когда была там в последний раз, мать ее стрижет. О маникюре и смешно подумать.
Перед Новым годом Хайди вдруг поняла, что беременна третьим. Глаза ее синие, глубокие, радостно засветились счастьем, выказывая начало новой жизни в ней. Она неожиданно для себя преобразилась, похорошела. Муж, узнав о причине
преображения, грязно выругался, ударил ее по лицу, разбил нос до крови, убить грозился. Хайди даже не стала возражать или плакать, закрылась в ванной комнате, приложила холодный компресс, сменила запачканную кровью белую футболку.
Она хотела ребенка и срок намеренно пропустила. Глупо! Привязать мужика дитем, да еще такого! Он и Петру-то не хотел, и сынишка Норберт вопреки его желанию на свет появился. О третьем, тем более, ничего не желал слышать.
Да, и другая у него была. Хайди знала, что та – моложе ее на десять лет и красивее, ухоженнее. Она их видела вдвоем. Случайно, у общих знакомых. Глупо получилось. И неловко для всех. Хайди и не думала туда идти. Хотела только подарок подруге на день рождения отдать. Давно не виделись. И застала их у нее целующимися. Чуть позже узнала, что ее соперница - из хорошего дома, отец – хирург, не то что у нее – не известно кто. Сбежал от ее матери в Америку, чтобы алименты не платить. Напомнил о себе через много лет внезапно, попав в автокатострофу. Денег на медицинскую страховку у него не было, и Хайди, как единственной дочери, пришлось выплатить пять тысяч долларов за лечение. Последние ее сбережения были со счета сняты по решению суда. „ С паршивой овцы – хоть шерсти клок...“ - получила она злорадную открытку от выздоравливающего отца.
III
Муж сам повез Хайди на его автомобиле в больницу к знакомому хирургу гинекологу. Срок был уже большой, хирург предупредил о вероятных осложнениях, возможности летального исхода. Хайди робко бросила вопросительный взгляд на мужа, тот угрожающе сдвинул черные как крылья птиц брови, подвинул ей авторучку. Она, не читая документов, поставила дрожащей рукой свою подпись. И уже через несколько минут , вдавленная в гинекологическое кресло, стремительно летела через лабиринты памяти под воздействием наркоза, куда-то в поднебесье, усердно молясь и ищя прощения у ее неродившегося младенца, смутно различая в ярком желтом коридоре длинного тоннеля его розовое сморщенное старческое личико, не достигшее взрослого воплощения в ее жизни и маленькие, тянущиеся к ней, спичечные, беспомощные пальчики.
Заплатил за аборт муж наличными, чтобы без особых анализов и проверок. Откуда денег взял? Наверняка его родители выделили определенную сумму. Они всегда были против Хайди, особенно свекровь. Или опять что-то из ее вещей в скупку тайком сдал. Хайди, как могла, прятала от мужа деньги, но он всегда умудрялся, если ему было нужно, отыскать отложенную на неделю сумму на питание, или что-то из подаренного ее матерью ей и ребятишкам и продавал на блошином рынке по сходной цене. Скандалы на супруга не действовали, а только больше озлобляли.
После операции он привез Хайди сразу же домой. Вежливо, напоказ для соседей, как примерный супруг, помог ей подняться по ступеням в квартиру. Больничного не полагалось. Да, и опасно было брать выходной, могли тут же уволить без разговоров. Веселый Новый год получился у нее : с утра скандал с дочерью и мужем, затем – операция. Хайди осторожно, опираясь на стену, дошла до дивана в столовой комнате и прилегла, внося с собой в квартиру едкий запах медикаментов.
Любое резкое движение вызывало мучительные приступы боли. Наркоз отходил, и она чувствовала как все ныло и пульсировало в нижней части туловища. Нужно было положить на живот лед по совету хирурга, но встать и дойти до холодильника она не могла. Кружилась голова. Губы пересохли, она заглотила обезболиваюшую таблетку, которую ей тайком от всех бесплатно дала ассистировавшая пожилая медсестричка, пока она лежала на кресле в операционной, а хирург с ее мужем о чем-то тихо переговаривались.
Дочь подкрашивала в коридоре перед зеркалом ресницы, Хайди могла наблюдать ее с дивана. Девочка выглядела празднично в новеньких синих джинсах и пестренькой, ловко обтягивающей стройную фигурку, кофточке. Не наглядеться, до того ладная девочка получилась! После проведенной с отцом недели в санатории по путевке, приобретенной Хайди для укрепления здоровья дочери и оплаченной ею из ее отпускных, девочка выглядела прекрасно отдохнувшей и похорошевшей. Самой Хайди было не до куррортов, она нашла еще одну работу, да и сынишка был с ней. На всех денег у нее не хватило. Петра весело мурлыкала что-то себе под нос, ожидая под верещание телевизора, когда отец на машине отвезет ее к своим родителям праздновать Новый год, радуясь заранее подаркам и сюрпризам.
Вдруг неожиданно для себя Хайди расплакалась так горько и безутешно, что дочь не выдержала и одернула ее: „ Хоть бы ты сдохла! И когда ты с ней разведешься? - обратилась она к отцу. - Ты же обещал мне! Посмотри, какая уродина! Бабуля правильно говорит : „ Страшная как ведьма – кожа, да кости.“ Весь Новый год мне испортила… И этот жуткий запах от нее... – девочка попрыскала вокруг себя деодорантом , - Мадам Брошкина, – сощурив черные кукольные ресницы, язвительно произнесла она в адрес матери, зло намекнув на то, что у отца есть другая, - Поедем скорее отсюда, папочка, там спокойнее без нее, - теребила она то и дело, довольно ухмыляющегося отца, - Впрочем, вот что, это тебе -подарок под Новый год, - обратилась она к заплаканной матери, нос Хайди некрасиво разбух и покраснел от слез, щеки налились нездоровой темной краской,- Бабушка мне обещала, что возьмет нас с Норбертом под опеку, а тебя лишат родительских прав. Она уже в детском учреждении была, узнавала и заявление написала. Посмотри, какая ты мне мать? Ты – мне никто! И религия мне твоя не нужна. Лютеранство мне больше подходит, чем твой католицизм. – Хайди вспомнила внезапно, как муж с его родителями тайком от нее, пока она была на работе, покрестил девочку. Горький осадок остался у нее тогда в душе после этой новости. Но она отогнала тревожные мысли, глупо уповая на любовь девочки к ней. Ведь дороже Петры у нее в целом свете никого не было. - Правильно бабуля говорит, – продолжала дочь: „ Шлюха - ты, тебя дома-то никогда не бывает... “ И я это подтвержу в отделе опекунства. Так и знай. И квартиру мы с папой у тебя тоже отберем. Бабуля уже и с адвокатом договорилась. Время собирать камни пришло, дорогая...“ - подытожила она хладнокровно себя, как взрослая, рассматривая внимательно в зеркало миловидное ухоженое личико и поправляя изящными музыкальными пальцами подвитые блестящие каштановые волосы.
„Слава Богу, Норберт был в другой комнате...“ – подумала в ужасе Хайди, он играл на компьютере и не слышал сестры. Мальчик заперся у себя и упрямо отказывался ехать к родителям отца праздновать Новый год, как всегда, без матери, поскольку свекровь ее не желала видеть. Никакие увещевания, посулы и угрозы на него не действовали.
Хайди смахнула тыльной стороной ладони слезы со щек, долгим взглядом окинула повзрослевшую дочь, тяжело вздохнула, но промолчала. Затевать разговор было бесполезно. Да, и каждое неловкое движение вызывало резкую боль. Она ощущала, как кровь из нее начинала хлестать при малейшем глубоком вздохе.
„Что же это с ней? – с горечью подумала Хайди,- будто кто ее девочку подменил ...“
Она ли не старалась свою Петру спасти в ту страшную ночь, когда у двухнедельной дочери обнаружили лейкемию, и врачи приговорили ее. А Хайди молилась. Она всю ночь на руках носила малышку и качала, качала…
А потом целый месяц, карауля девочку, чутко дремала в жестком деревянном кресле в продуваемом коридоре больницы, возле палаты, где лежала в маленькой кроватке ее Петра. Сама еще плохая, истекающая кровью после тяжелых родов, швы противно ныли и голодо было. Ведь у ее мужа никогда не было денег для них. И Хайди воду из под крана пила в туалете больницы, чтобы молоко не пропало, чтобы спасти ее малышку. Врачи советовали не прекращать кормить грудью, при употреблении материнского молока было больше шансов спасти ребенка.
А сколько лет они с Петрой по углам скитались? Хайди из последних сил выбивалась, во всем себе отказывала. Редко кто соглашался ей с дочерью сдать внаем комнату, даже за явно завышенную цену, до пяти лет ее девочка не знала слова „дом“, хозяева выбрасывали их просто так, без особых объяснений.
Выручила мать Хайди, устав наблюдать мучения дочери, последние свои сбережения пожертвовала она на приобретение для них в кредит квартиры. Тут и муж объявился. И Хайди от глупости ли, от счастья, что он вернулся, и у ее ребенка, как у всех, будет отец, добровольно переписала квартиру на него. До сих пор не может понять, как мог он убедить, какие веские аргументы заставили совершить подобную ошибку.
Ведь свекровь ее из дома выгнала, когда Хайди на девятом месяце была беременная Петрою, крича ей в след страшные проклятия. Выписала cвекровь ее задним числом, будто Хайди и не жила с ними вовсе, опасаясь, что ее ребенок станет претендовать на жилье. Так она в одночасье все потеряла, в одних стареньких брюках и кофточке ушла в никуда в сентябре. Вещи и золотые украшения, подаренные ей матерью на свадьбу, вернуть не удалось.
Денег на адвоката не было, а без адвоката, кто защитит ее с ребенком, да и сама очень плохая была. Ни пеленок, ни шапочек, ни простыней, ни одеяла, все приготовленное ею с любовью для девочки приданное у свекрови осталось. Да, и осень зловеще хлестала предательскими желтыми красками и затяжными холодными дождями.
Она мужа просила что-нибудь из ее вещей принести. Хоть куртку или сапоги. Его разве допросишься! Он остался у родителей жить, объясняя это тем, что ему для творчества покой нужен, а ребенок может кричать и мешать вдохновению, иногда правда навещал их, когда было настроение.
Хайди не держала на свекровь зла. Она понимала, что как католичка не подходит семье ее мужа. Кроме того швабы из покон веков вели с баденцами непримиримую борьбу. И глупости по сути дела, но эти глупости дорого обходились Хайди. И готовила она не как швабы, и с деньгами не умела экономно обходиться.
Хайди пробовала звонить своему супругу, но свекровь не подзывала к телефону, грязно ругала их с маленькой Петрой, хвалилась тем, что ее сын другую нашел, более достойную, чем она.
А Хайди надеялась, что выдержит. Лишь бы девочка была жива и здорова. Мать ее горько заплакала тогда, узнав о беде дочери, но как всегда, чем могла, помогала. Поначалу их с Петрой приютили в „ Женском доме“. К счастью в этой общественной организации для обездоленных и бездомных женщин было много отзывчивых граждан. Так пережили они лихое время, а через месяц, как только девочка
научилась из бутылочки сосать, Хайди на работу пошла, полы мыть в детском саду. Опять-таки сотрудники „Женского дома“ похлопотали. Они позаботились и о теплой одежде для Хайди и ее дочери, написали заявку в „Красный крест“. Так и выкрутилась. И дочку в колясочке можно было с собой на работу брать, владелица детского сада - госпожа Шоль оказалась добросердечной и участливой женщиной. Везло Хайди на хороших граждан.
Да, и Петра ее была спокойная девочка. Как будто все понимала, не кричала, лежала себе смирно в колясочке, синими глазенками радовала Хайди, пока та ловко орудовала половой тряпкой. Будто знала малышка, что деньги им очень нужны, чтобы хоть молоко, да хлеб купить.
IV
Внезапно пришел шеф и прервал горькие мысли Хайди. Просил всех задержаться после работы на пол-часа. Женщины озабоченно переглянулись. Платили последнее время нерегулярно, с большими опозданиями, почти на месяц. Никто не жаловался, не сетовал. Все со страхом думали о завтрашнем дне. Найти что-то новое при нынешней массовой безработице – не просто, потерять – в два счета. Уже пятерых коллег сократили. Кто следующий?
Хайди, как могла экономила заработанные ею деньги. Большая сумма уходила на оплату коммунальных услуг, погашение кредита за квартиру и на питание. Денег всегда не хватало, не смотря на то, что она сама готовила, и изощрялась на макаронах и томатной пасте, как могла, закупаясь в самом дешевом магазине „ Альди „ . Впрочем, и здесь Хайди умудрялась все приобретать с просроченной датой или уцененное, начиная от продуктов питания и включая бытовые вещи.
И, подсчитывая за неделю сбереженные пять или семь евро, всякий раз радовалась, как дитя. Значит, ребятишкам может карманных денег дать побольше или что-нибудь приобрести для них.
Сигареты она накручивала вручную дома, чтобы экономить на табаке. От отчима Хайди получила в подарок специальную машинку. Это единственное, в чем она не могла себе отказать. Много раз пыталась Хайди бросить курить, в надежде сократить расходы, но не выдерживала. От постоянного стресса и глухих неудач ее спасало только курение. Как все и ожидали, шеф сообщил об очередных сокращениях. Серце стучало, будто на школьном экзамене, казалось выпрыгнет из груди. „Только бы не меня...“ – думала Хайди в ужасе . В воздухе повисла мертвая тишина. „ О персоналиях я сообщу лично, по почте.“- сухо подытожил кадровик и просил всех разойтись. Сотрудники в тревожном молчании вышли из комнаты для собраний.
Хайди по пути домой заехала в „ Альди „ кое-что купить сынишке. В маленькой и уютной деревеньке, где проживала она со своей семьей, все было на виду. Безрадостная борьба за существование приводила Хайди в отчаяние. Но нужно улыбаться соседям и показывать, что в ты в свои тридцать пять еще не неудачник, еще не стар и полон сил и выдержишь. Ведь детям необходимо дать образование.
Она подъехала к дому на старенькой, но чистенькой машине фирмы „Форд“, купленной ее матерью ей десять лет назад, по случаю, за шестьсот марок. Хайди припарковала ее возле гаража, ловко подхватила с переднего сиденья неполную продуктовую корзинку. У супруга была своя машина подороже и по-новее, его родители не скупились для единственного сына, но Хайди была без комплексов, хотя и замечала, как повзрослевшая дочь стесняется садиться в ее старенькую развалюху.
Хайди захлопнула дверцу, протяжно взвизгнувшую изношенными механизмами уставшей машинной души, почти как у нее. С трепетом открыла ключом почтовый ящик, достала корреспонденцию.
Счета: за свет, за телефон, за мусор - опять плату подняли, до ста девяноста, повторное требование из финансовой инспекции заплатить штраф тысяча двести евро, уже с угрозами об изъятии имущества в случае не погашения задолженности и начислении пени. Хайди никак не могла понять, что же в формулярах она неправильно указала при заполнении финансовой декларации, ведь у нее доходы - минимальные, и денег на адвоката нет. Но нужно обязательно записаться на прием, чтобы разобраться, конечно хлопотно, ведь для этого необходимо брать выходной. А как? Страшно даже с этим подойти к шефу. Хайди попыталась по телефону разъяснить ситуацию с инспектором Фрау Зюсей, симпатичной молоденькой двадцатипятилетней девушкой, ей она передала документы на обработку, но та даже не стала ее слушать, бросила раздраженно трубку.
А это из фирмы. Неужели она уволена? Хайди заспешила по ступенькам в ее уютную квартирку, обставленную с любовью и выдумкой ею и отчимом из смастеренных собственными руками шкафчиков и диванчиков дешевого магазина „Икея“.
Сынишка с радостью ждал ее в прихожей с рыжим котенком Митцей. Это был вчерашний новогодний подарок Хайди ему. Судя по-всему, они уже за день
подружились и хорошо провели время, пока Хайди находилась на работе. У детей в январе были каникулы, так что времени – предостаточно для обоих. Норберт поцеловал Хайди в губы: „ Мамочка, что ты принесла?“ – живо поинтересовался он, с
любопытством заглядывая в корзинку. „ Хочешь йогурт ? – предложила Хайди, – Митце твоей молочка я тоже купила.“ „ О, как здорово! - радостно отозвался мальчик, – Знаешь, мамочка, киска так забавно язычком лакает.“ – весело звенел его мальчишечий голос.
„ Ну, ты пока побалуйся йогуртом,- протянула она сынишке пластмассовую ложечку и стаканчик с земляничным молочным яством,- а я сейчас приготовлю что-нибудь вкусненькое, макароны у нас есть и немного мяса осталось. Как ты думаешь ?“- глаза Норберта довольно сияли. Хайди с нежностью погладила коротко остриженую голову сынишки, вдохнув с наслаждением родной запах дешевого лимонового мыла, которым мальчик охотно пользовался и поторопилась на кухню, раскрыла трясущимися руками конверт с печатью фирмы. Быстро пробежалась по строчкам. Нервно закурила.
Поздравление с Новым годом и одновременное увольнение с пожеланием всего доброго в первый день наступившего января задело особенно больно, почти как вчерашние язвительные слова дочери.
И, хотя, главный инженер фирмы считался хорошим знакомым мужа, ей это не помогло, а скорее усугубило положение.
Было непривычно тихо и пусто в квартире. Петра сдержала свое слово и ушла к родителям мужа Хайди. Ходики на стене монотонно переползали от одной отметки к другой.
„ Мамочка, ты не плачь. – внезапно она увидела перед собой худенькую растерянную фигурку семилетнего сынишки . - Я не уйду к бабушке. Я ни на кого тебя не променяю. Ты у меня – самая лучшая! Я тебя больше всех на свете люблю! И буду от всех защищать!“ – уверял он безутешно плачущую Хайди с отчаянной решимостью маленького взрослеющего мужчины.
Она прижала порывисто сына к груди, поцеловала его в макушку, вытерла полотенцем заплаканное лицо и принялась готовить ужин. На восемь вечера Хайди нашла подработку у соседки за десять евро мыть полы. Нужно было еще успеть покормить сынишку и позаниматься с ним математикой. Она обещала Норберту помочь во время каникул нагнать упущенное, этот предмет ему трудно давался, а денег на репетитора у Хайди не было.
„ Ты никому не открывай, сыночка, будь умницей, я через два часа вернусь.“- обратилась она к играющему с котенком Норберту и поспешила на подработку, забыв о резкой боли внизу живота и незаживающей душевной ране.