Бабу, Седой Лис, Глава государства, Господин….Его называли по-разному, да и относились к нему по- разному. Наверное, по другому и не может быть с первыми секретарями, главами ведомств, и, тем более, с президентами…
Когда в далекие годы он говорил, что солнце для Грузии встает на Севере, он был совершенно искренен. С такой же искренностью он потом устраивал покушения на собственную персону и грозился уйти в отставку…
Народ падал на колени всем проспектом Руставели, и умолял его не уходить … Он разрешал себя уговорить остаться…
Мало кто задумывался, что он сделал все, для того, чтобы ему не было реальной замены. Он умел отсылать далеко от Тбилиси тех немногих, которые могли бы составить конкуренцию…
Я была маленькой, когда он, став во главе Министерства внутренних дел советской Грузии, упрятал за решетку парочку мошенников государственного масштаба… Не побоялся.
Я училась в школе, когда он – первый секретарь ЦК компартии Грузии - стоял на первомайской трибуне, и ветер трепал его белоснежную шевелюру…Он улыбался.
Я училась в университете, когда мы всей республикой гордились, что он стал министром иностранных дел целого Союза! Он гордо позировал перед фотокамерами рядом с Горбачевым.
Чтобы он стал президентом независимой уже Грузии, пушки разворотили мой дом и весь центр моего любимого города…А мы стали жить в гостинице… В ней умерла моя мама…
Он никогда не говорил, что в Грузии должны жить только грузины. Но именно на годы его правления приходится основной процент эмиграции из страны.
Он был, вернувшимся из Москвы, космополитом.
- Космополитом с советским менталитетом, - горевал тогда один мой коллега, уверенный в том, что именно международный авторитет Шеварднадзе – великое горе для Грузии…. – ему никто не сможет ничего сказать, когда он будет нас уничтожать как государство, - сетовал коллега…
Он приехал в искалеченный Тбилиси в 92-м. Он был тихим и задумчивым, без стука не заходил в кабинеты приведших его к власти вора в законе Джабы Иоселиани и профессора Тенгиза Сигуа – членов тогдашнего Госсовета. Знаю это от обоих – имела честь, так сказать, беседовать лично…
Потом также задумчиво он отправил их на нары…
Мы познакомились на войне в Сухуми. Надо отдать ему должное, он не боялся бомбежек и частенько бывал в зоне конфликта…
Он умел уважать бесстрашие.
Когда выяснилось, что назначенная пресс-конференция под угрозой срыва из-за того, что на ней всего два журналиста – я и моя коллега – он сказал, что ничего не будет отменять, и отвечал на наши вопросы около часа, как если б зал искореженного взрывами здания Совмина Абхазии был бы полон пишущей братией…
Он запомнил нас, и никогда после у нас не было проблем задать вопрос главе государства….
Когда через полгода после абхазского конфликта я побывала в Сухуми, он был первым, кому я рассказала о своих впечатлениях …
Он успокоил меня, что решение вопроса - это ввод миротворческого контингента…Он умел быть убедительным!
Вся моя жизнь до отъезда из Грузии – это эпоха Эдуарда Шеварднадзе – на разных постах и в разных ипостасях…
Революция роз, уход в отставку, мемуары на даче в Крцаниси – все это было потом…
Говорят, он до последней минуты надеялся, что умрет спокойно. Я в этом не уверена…
Бог Вам судья, батоно Эдуард! Прощай, эпоха…
