Своё мнение о подобном решении высказал известный греческий юрист, член совета директоров коллегии адвокатов, политолог и публицист Афин Афанасий Кабаяннис в публикации Закон Кафки: о плане легализации прослушки, опубликованной на альтернативном сайте афинской коллегии адвокатов.
***
По случаю разоблачения слежки за телефоном президента ПАСОК Никоса Андрулакиса, как по распоряжению прокурора Службы национальной разведки, так и при попытке использования шпионского программного обеспечения Predator, после уже разоблаченной слежки за журналистами, в ходе общественных дебатов была подчеркнута существующая законодательная база, позволяющая широко нарушать конфиденциальность коммуникаций. В частности разоблачение системы прокурорских распоряжений об отмене конфиденциальности по соображениям "национальной безопасности" компетентным прокурором ΕΥΠ (15 тысяч только в 2021 году, то есть утверждение 60 таких распоряжений каждый рабочий день!) показал, что конституционный императив защиты конфиденциальности сообщений (и действительно "абсолютно", как гласит статья 19 Конституции) был превращен в пустой звук, прикрывающий всеобщий произвол спецслужб.
В течение этих месяцев, с августа по сегодняшний день, проходила насыщенная политическая и научная дискуссия о том, что необходимо изменить в законодательной базе, чтобы защитить законное право на конфиденциальность сообщений, которое является предпосылкой всех гарантированных конституцией прав граждан и краеугольным камнем свободного развития личности каждого человека. Хотя было много событий и выступлений, я хотел бы выделить: мероприятия Афинской ассоциации адвокатов (ΔΣΑ) с публикацией важного заявления ее совета директоров и организацией соответствующей конференции, мероприятия ассоциаций адвокатов по всей Греции, научную конференцию группы Аристовулоса Манесиса, которая состоялась в центральном зале ААА; мероприятия, организованные недавно созданной инициативой «Нулевой час» в защиту демократии и верховенства закона; выступления инициативы юристов в защиту демократических прав, а также многочисленные статьи в прессе с особым упором на статьи опытных юристов Управления обеспечения конфиденциальности сообщений (ADAE) под руководством ее президента г-на Хр. Раммоса.
И все же долгожданный законопроект правительства, размещенный в консультации по реформе законодательной базы, буквально стоит вне этой научной дискуссии, как будто его никогда и не было. Создается впечатление, что автор законопроекта не видел и не слышал предложений, выдвинутых в ходе общественного обсуждения, и аргументации, которая их сопровождала. Хотя можно было бы провести исчерпывающий анализ статьи за статьей, чтобы доказать эту мысль. Достаточно одного пункта, чтобы понять, что любой взрослый сказал бы своему озорному ребенку (или племяннице), а именно, что "в одно ухо влезло, а из другого вылезло"...
Слоном в комнате является, вне всякой тени сомнения, отсутствие ОБОСНОВАННОСТИ в прокурорском приказе о снятии конфиденциальности сообщений по соображениям национальной безопасности. Основой верховенства закона является вынесение судебных решений, основанных на конкретной и тщательной аргументации, чтобы гражданин был проинформирован о том, как думал судебный орган, и мог затем обжаловать решение в другом, независимом органе. Они являются буквально азбукой для любого юриста и, конечно же, составляют основу прецедентного права национальных и международных судов, в частности Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ).
Этим законопроектом правительство не только сохраняет скандальное отсутствие обоснования в постановлении прокурора об отмене секретности по соображениям национальной безопасности, но и существенно ухудшает уже существующую правовую базу. В частности:
- Приказ прокурора об отмене секретности по соображениям национальной безопасности (статья 3 Закона 2225/1994) остается РЕЗУЛЬТАТИВНЫМ, что следует из его содержания, определенного в пункте 4 статьи. 4 законопроекта, и это не следует a contrario из прямого указания на основания для наложения снятия грифа секретности в случаях раскрытия тяжких преступлений (статья 6(8)(h) законопроекта).
- Приказ прокурора об отмене секретности по соображениям национальной безопасности остается НЕОГРАНИЧЕННЫМ, что следует из его содержания, определенного в статье 4(4)(a) законопроекта. 4 законопроекта, и это не ясно a contrario из прямого указания на имя лица (если оно известно) в случаях расследования серьезных преступлений (статья 6(8)(g) законопроекта). Это означает, что в документе о постановлении прокурора, предписывающем удаление и врученном ADAE, по-прежнему НЕ будет указано имя соответствующего лица, а только номер мобильного телефона, как это произошло в случае с Андрулакисом, в результате чего ADAE не сможет проверить, даже prima facie по фамилии, содержание врученного ему постановления.
- Постановление прокурора о снятии грифа секретности по соображениям национальной безопасности по-прежнему не будет утверждаться СУДЕБНОЙ КОЛЛЕГИЕЙ, как это происходит в случаях снятия грифа секретности при расследовании тяжких преступлений. Добавление второго прокурора ("второго фильтра"), в данном случае заместителя прокурора Верховного суда, который будет призван утвердить приказ, изданный прокурором ΕΥΠ, после получения "запроса вместе с сопутствующей информацией, доведенной до сведения прокурора", не обеспечивает гарантий надлежащего контроля, поскольку будет представлять собой необоснованное утверждение необоснованного приказа. Проще говоря, необоснованное постановление о преследовании не лечится необоснованным его утверждением. Напомним, что "второй фильтр", то есть утверждение приказа прокурора НИА апелляционным прокурором, действовал с 2008 по 2018 год (отменен статьей 25(3) Закона 4531/2018) и, конечно, не предотвратил численный взрыв прокурорских приказов об отмене секретности по причинам "национальной безопасности" (с 1 124 приказов в 2008 году до 11 113 в 2018 году, согласно данным Греческой прокуратуры).
- Приказ об отмене прокурорской тайны по соображениям национальной безопасности остается НЕОГРАНИЧЕННОЙ ДЛИНЫ. Это объясняется тем, что статья 8 п. 8 законопроекта, который устанавливает максимальный срок в десять месяцев для всех случаев отмены, прямо предусматривает, что десятимесячный срок может быть превышен "в случаях отмены по соображениям национальной безопасности, и если она основана на конкретных элементах, которые делают незамедлительной и чрезвычайно вероятной угрозу национальной безопасности".
- Прокурорский приказ о рассекречивании информации по соображениям национальной безопасности будет законодательно ЗАПРЕЩЕН на ТРИ (3) года, после чего только пострадавший гражданин будет иметь законное право запрашивать информацию. Это явное ухудшение ранее существовавшей правовой базы (той, которую правительство отменило статьей 87 п. 1 Закона №. 4790/2021 после разоблачения слежки за Танасисом Кукакисом), поскольку впервые постановление прокурора, по закону и без исключений, засекречено на три года. Отметим, что, согласно статье 5 законопроекта, в течение шести месяцев после истечения срока действия постановления о возбуждении уголовного дела материалы, зафиксированные в системе связи, и все информационные материалы, извлеченные для нужд бюро из системы связи в бумажном виде или зафиксированные на материальных носителях, будут автоматически удалены из системы. Это означает, что пострадавший гражданин никогда не получит доступ к этим данным, поскольку он или она устанавливает право на информацию со временем после уничтожения собранного материала.
- Приказ прокурора об отмене секретности по соображениям национальной безопасности по истечении трех лет будет доведен до сведения пострадавшего гражданина "при условии, что цель, ради которой [эта мера] была предписана, не будет поставлена под угрозу", не по решению ΕΥΠ, а по решению совета из трех членов, в котором большинство будут составлять командующий ΕΥΠ (отдавший приказ об отмене) и прокурор ΕΥΠ (отдавший приказ). Другими словами, это перехват контрольных и гарантийных полномочий СААЭ, предусмотренных конституцией, теми самыми органами, которые отдали приказ и распоряжение об отключении. Если принять во внимание, что "орган принимает решение большинством голосов, не фиксируя меньшинство в решении и не ведя протокол", то это завершение абсолютно непрозрачного процесса, когда правительство создало независимый орган в качестве зондажа. Очевидно, что ΑΔΑΕ не устраивает Мегаро Максимо, поэтому его так и не пригласили высказать свое мнение до обнародования законопроекта.
При этом излишне указывать на чрезвычайно широкое определение национальной безопасности, содержащееся в законопроекте, которое включает в это понятие все - от внешней политики, энергетической безопасности и валюты до здравоохранения и охраны окружающей среды. Действительно, какой смысл ссылаться на это скандальное определение? Поскольку в любом случае положение об отмене секретности по соображениям национальной безопасности было бы необоснованным! Учитывая, что у нас не будет никакого фактического подчинения законодательному определению, а обоснование будет только в голове прокурора - или, лучше сказать, в глубине его души - почему мы должны жаловаться на определение штрафа? Точно так же мы не можем оценивать как "меру в положительном направлении" привилегию, которую патриции политической системы (в отличие от прав нас, плебеев) законодательно закрепляют за конфиденциальностью своих коммуникаций путем предварительной проверки председателем парламента запроса на слежку за политическими лицами (президент Республики, члены кабинета министров, члены парламента/парламентарии, лидеры парламентских партий, мэры и региональные мэры). Запрос в отношении политических лиц, говорится в законопроекте, должен быть основан на конкретных (!) элементах, которые создают непосредственную и весьма вероятную угрозу национальной безопасности. То есть, по сути, это прямое признание того, что для нас, граждан (плебеев, то есть), отмена секретности может быть решена без конкретных элементов, а угроза национальной безопасности не может быть немедленной или чрезвычайно вероятной...
В любом случае нас успокаивает тот факт, что правительство, благодаря статье 13 законопроекта, теперь сможет легально получать шпионское программное обеспечение, которое, в противном случае, "первым в Европе было бы запрещено", как обычно заявляли его министры... Уже из этого ясно, что целью законопроекта является легализация недавно выявленной практики слежки, жертвами которой, по всей видимости, стали даже члены кабинета министров, а также окончательное сокрытие того, что уже было сделано незаконно.
Любое законодательное вмешательство этого или любого будущего правительства будет оцениваться, прежде всего, по принятию следующих гарантий, которые являются абсолютно элементарными согласно прецедентному праву ЕСПЧ и далеко не радикальными: никакая государственная слежка не может осуществляться без причины, названия, подтверждения судебным советом и уведомления пострадавшего гражданина после ее окончания, при единственном условии, что против него или нее не возбуждено дело (поскольку, если возбуждено, пострадавшее лицо будет проинформировано о собранных материалах по законным каналам).
Эту элементарную планку правительственный законопроект не преодолевает
В заключение: подумайте о гражданине, чьи частные моменты перехватываются государством. Чей мобильный телефон (звонки, текстовые сообщения, СМС, мессенжеры и пр.) отслеживается или, что еще хуже, превращены в аудио- и видеорегистратор, пока он целует своего ребенка на ночь или засыпает, обняв своего супруга. Вспомните, как этот гражданин спрашивал, почему за ним следят, а ему отвечали: нет причин. Все это было сделано ради "безопасности нации". Что слежка велась в течение многих лет. Что он не может быть проинформирован, потому что те, кто принял решение о наблюдении, решают, будет ли он проинформирован или нет. Сейчас уже слишком поздно, потому что все, что было получено в результате наблюдения, уничтожено. И ему стоит перестать беспокоиться, потому что он не разберется, потому что оно того не стоит, потому что он маленький и слабый, и ему холодно на улице, где он ищет справедливости.
Как мы можем не завершить свое выступление "Испытанием" Франца Кафки?
"Перед законом стоит привратник, к этому человеку приходит крестьянин и просит впустить его. Но портье говорит, что не может его сейчас впустить. Мужчина раздумывает, а затем спрашивает, может ли он войти позже. "Возможно", - говорит привратник, - "но не сейчас". Дверь, как всегда, открыта, и когда привратник отходит в сторону, крестьянин наклоняется, чтобы заглянуть в дверь. Как только привратник понял это, он рассмеялся и сказал: "Если тебя захватит желание, попробуй войти, хотя я запретил тебе. Но берегись: я силен. А я всего лишь самый низкий из всех швейцаров. Из комнаты в комнату переходят другие привратники, каждый из которых сильнее предыдущего. Вид третьего - это как раз то, что я могу вынести". Крестьянин не ожидал таких трудностей. Закон, однако, должен быть доступен всем и всегда, думает он, и когда он теперь внимательно смотрит на привратника, закутанного в шубу, на его длинный, покрытый сажей нос, на его длинную, редкую, черную, татарскую бороду, он решает, что ему лучше подождать, пока он получит разрешение войти. Привратник подает ему табурет и позволяет сесть у двери. Там он сидит дни и годы. Он предпринимает множество попыток, чтобы его впустили, и утомляет привратника своими мольбами. привратник часто задает ему мелкие вопросы, подобные тем, которые задают великие джентльмены, и в конце концов продолжает говорить ему, что пока не может его впустить. Человек, который был хорошо обеспечен для своего путешествия, потратил все, что у него было ценного, на взятки привратнику. Он принимает все это и затем говорит: "Я принимаю его только для того, чтобы вы не подумали, что что-то упустили". Все эти годы мужчина почти постоянно наблюдает за привратником. Он презирает других привратников, и этот первый кажется ему единственным препятствием для вступления в закон. Он проклинает невезение. Первые годы без удержу и громко; позже, по мере взросления, он только бормочет. Он начинает педантично изъясняться и, поскольку он много лет изучал привратника и познакомился даже с блохами на его меховом воротнике, он просит блох помочь ему изменить мнение привратника. Наконец свет становится тусклым, и он не знает, действительно ли вокруг него темнеет, или только глаза обманывают его. Однако теперь он различил в темноте свечение, ворвавшееся в дверь законника. У него больше нет жизни. Перед смертью все линии его жизни сошлись в вопросе, который он не задавал привратнику до сих пор. Он кивает ему, так как уже не может поднять свое небритое тело. Привратник должен наклониться к нему очень близко, так как рост мужчины сильно изменился. "Так что еще вы хотите знать? - спрашивает привратник, - Вы ненасытны...". "Все борются за закон, - говорит мужчина, - как же так получается, что никто, кроме меня, не просится войти?". Привратник чувствует, что человек уже дошел до конца, и, чтобы унять свой слабеющий слух, кричит: "Никто другой не мог быть допущен сюда, потому что вход был зарезервирован для вас. Теперь я собираюсь закрыть его". (Франц Кафка, "Испытание", Themelius Publications, 2001).
